Слово о простоте
Простоту разучились ценить. Вот и цветы — красивейшие создания, сегодня принято «доукрашать» блестками и дарить в сложной обертке. Всё усложняется — от одежды и мебели до личных и межгосударственных отношений. Как-то незаметно для себя большинство из нас привыкает казаться, а не быть, привыкает «играть» себя, а не быть собой. Желание выглядеть перед другими и перед собой так велико, «что человек в жертву ему приносит, искажая свою природу, даже самого себя — единственное и неповторимое, чем является каждая человеческая личность» (священник Александр Ельчанинов). Много ли в нашем окружении людей, с которыми у нас простые искренние отношения? Чаще всего — один, два. Перед остальными мы предстаем в «блестках» и «обертке». В образе. Кажется, фраза «мир — театр, а люди в нем — актеры» никогда не потеряется в истории. Даже в семьях не часто встретишь простоту, искренность и доверие без «подкладки». Да и с самими собой всегда ли мы бываем честны и просты? Разве не лукавим мы перед своей совестью, оправдывая свои не лучшие поступки и желания? Мы искажаем свое личное представление о себе. Мы представляем себя благороднее, благочестивее, честнее, самоотверженнее. Вместо того чтобы прекраснейший цветок своей души питать живой водой Слова Божия и таинств Церкви, мы пытаемся «украсить» его блестками тщеславия, губительного для его тонкой и простой природы.
А ведь простота — одна из самых привлекательных черт характера человека. Не примитивность, а именно простота. На простоту, непосредственность, естественность особенно откликается наше сердце. Соприкосновение с ними радует нас более, чем соприкосновение с талантом, интеллектом или иными достоинствами. В простоте виден отсвет образа Божия в человеке. Ведь Сам «Бог прост и несложен».
Слово «простота» происходит от древнерусского «прост» — прямой, открытый, свободный, простой. Простота пряма, чужда лукавства. Кстати, лукавый означает — кривой, изогнутый похожий на лук. Лукавым называют дьявола, о котором Спаситель говорит, что он лжец и отец лжи (Ин. 8, 44). Преподобный Иоанн Лествичник называет простоту блаженной простотой и броней против всех ухищрений лукавых бесов. Человек, стяжавший простоту, живет по правде (правда и прямота опять же соединены в нашем сознании), он свободен от выбора между добром и злом, потому что утвержден в добре. А ведь этот выбор бывает нам особенно мучителен: «Простота есть утвердившийся навык души, которая сделалась чуждою всякого различия и неспособною к лукавству». Простота есть свойство детских и святых душ. Но у первых она — природная, а у вторых «претворенная из лукавства, через многие поты и труды».
Как-то ученики спросили у Иисуса: Кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф.
«Живи проще, и Господь будет ближе». Жить просто — значит жить в согласии с совестью, без всяких сложных с ней переговоров и объяснений. В согласии с совестью вообще проще жить. И здоровее. Изначально, в детстве, мы правдивы и только со временем научаемся лгать и лукавить. Любая ложь — насилие над собой. На этом основан принцип работы полиграфа или детектора лжи. Он улавливает это сопротивление лжи по реакции нашего организма. Она такая же, как если бы мы испытывали страх или стыд. Точно так же противится наш организм и другим грехам. И чтобы не чувствовать себя некомфортно, мы чаще всего ищем себе оправдания. Простой пример. Идет человек по подземному переходу. Там часто просят милостыню. Первая реакция — подать, тут и слова Спасителя вспомнятся: Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 42). Всё просто. А денег жалко или лень доставать кошелек. Но и не подать с легким сердцем не получается. И тогда на помощь приходит лукавое оправдание: «Лучше бы работать шел», «Небось, пенсию получаешь, как и все», «Пил бы меньше», «Знаю я вас, врете всё, на жалость давите, а сами неплохо тут зарабатываете». Подать — просто, не подать — уже сложнее. Супружеская верность, честный брак — это просто. Адюльтер — невероятная сложность. Даже в том случае, когда ни у кого нет претензий. Японцы подсчитали, что у «гуляющих» мужей инсульты чаще всего случаются при посещении любовницы, но никогда, при тех же обстоятельствах, в семье. Так же моногамная семья, бывшая изначально, данная Богом — проста. А полигамная, пусть и узаконенная обычаем или религией — сложна. Как-то в поездке мы с приятелем, в целях знакомства с особенностями местной жизни, спросили у одного араба: сколько у тебя жен, две, три? Тот ответил, что одна. «Почему?» — поинтересовались мы. «Я не сумасшедший» — он был краток, но, снисходя к нашему недоумению, показал глазами на водителя, спросите, мол, у него. Тот сообщил, что имеет двух жен и сразу же добавил: «Много проблем. Много-много проблем». «Зачем же женился?» Шофер глубоко вздохнул. И, видимо вспомнив эти проблемы, он потом еще несколько раз повторил сам с собой: «Many-many problem».
С простотой рождаются, осложненность приходит к нам с грехами. И мир из простого превращается в сложный. Пушкинский Моцарт прост, и мир его прост и светел, а Сальери сложен, и мир его сложен, полон врагов, обид и несправедливости. Он в постоянном анализе, и в результате лукавых размышлений талантливый друг видится врагом, причем не только личным, но врагом искусства. Он и убивает его не из тривиальной зависти, а как избранник, спаситель искусства. Именно так осложненно порой видятся нам наши грехи. Муж бросает жену и ребенка, не потому что он прелюбодей, а потому что «она стерва», и он считает нечестным продолжать жить в браке без любви. Жена разводится с мужем не потому что просто устала от него (от его характера или даже какого-то порока), а потому что ребенку вреден пример такого отца. Почти все разводы (по мнению их инициаторов) совершаются из лучших побуждений. Уйти от этой осложненности к правде и простоте можно и необходимо. Научиться правдиво видеть себя редко получается сразу. Но если человек этого действительно хочет, он получает желаемое. И священнику случается наблюдать это много раз.
На исповеди кающийся говорит о своих грехах так, как он их видит в себе. Один скажет: «Я нарушил пост», а другой: «Меня в гости пригласили соседи, а они не постятся. На столе ничего постного не было, и я съел кусочек сыра». А то и еще длиннее может быть история про сыр. Или вот: «Сквернословил» — сокрушается человек. А следующий: «Ругался. Но у нас без мата нельзя». Еще. Женщина со слезами: «Изменила мужу». Другая, потупя взгляд: «Увлеклась тут одним мужчиной, вместе работаем. Сама не знаю, как это случилось». Думаете, что все первые — молодцы, а вторые — второй сорт? Ничего подобного. Священник счастливый человек, ему дано увидеть, как духовно слепой становится зрячим, как лукавство души выпрямляется. Пройдет время, и человек, вставший на путь покаяния, изменится. Он перестанет прятаться за долгими объяснениями и оправданиями. Прятать истину от себя и Бога. Он будет не просто констатировать грех, а «выплевывать» его из себя, потому что он ему ненавистен. Знаете, есть замечательные натуры, имеющие особенный талант к покаянию (но чаще он приобретается, как говорится, потом и кровью). Люди, которых больше всего волнует не то, как они выглядят, а своя чистота. Священник, свидетельствующий такую исповедь, и сам вдохновляется примером этого в простоте душевной, порой даже грубоватыми словами высказанного покаяния. Такая исповедь, какие бы грехи на ней ни были названы, вместе с печалью о человеке приносит и радость за него. И долго помнится. Если мы будем откровенны с собой, людьми и Богом, прямы и правдивы, то со временем исчезнет не только наша личная «сложность», но и «сложность» мира выпрямится в нашем сознании. Под него не надо будет подстраиваться. А просто жить в нем.
фото: Владимир Монастырев.
Комментариев нет