Митрополит Воронежский и Борисоглебский Сергий: Во всем вижу промысл Божий

Исторически церковь была помощницей и духовной наставницей государства во многих делах, политических и общественных, больших и малых. Забота о нуждающихся, воспитание подрастающего поколения, наставление и утешение — вот обязанности, которые ложатся на плечи не только батюшек, но и их матушек, как верных помощниц. Сегодня о вере и подвиге служения ближним мы беседуем с митрополитом Воронежским и Борисоглебским Сергием (Фоминым).

Владыка, расскажите, пожалуйста, о себе. Что стало определяющим в Вашей монашеской судьбе?

Я родился в простой рабочей семье, в маленьком городке Краснозаводске недалеко от Загорска — так раньше назывался Сергиев Посад. Храма там не было, поэтому, сколько себя помню, я ездил на службу в Ильинский храм, на акафисты в Лавру, везде был своим. Любил оставаться на ночь в лаврском трапезном храме, где проходила исповедь — раньше была такая практика. Потом, помолившись за ранней Литургией, я возвращался домой. Мне это очень нравилось.

Мои мама и тетя были верующими женщинами, для них послушание Церкви было самым главным в жизни. Они привили мне такую любовь к Церкви, что к шестому классу другого жизненного выбора для себя я уже не представлял — хотел быть только священнослужителем. В 1967 году восемнадцатилетним юношей я поступил в семинарию и испытал на себе всю «прелесть» и горечь советских гонений. Бывало, и с помощью милиции меня пытались изолировать от Церкви, но Господь уберег. Позже я удивлялся, как всё это пережил, но еще тогда убедился в истинности евангельских слов, что не нужно заранее ничего планировать конкретно — Господь ведет каждого из нас согласно Своему Промыслу.

Я старался всегда быть обязательным человеком. Если дал слово, то должен его выполнить. Так вот, в годы студенчества я дал себе слово, что окончу Академию обязательно в священном сане. У меня было желание жениться, но обстоятельства складывались по-иному. И я решил, что раз нет благословения Божия, то следует идти монашеским путем. Пришел к владыке Владимиру (Сабодану), он был тогда ректором, рассказал всю свою жизнь и написал прошение о монашестве. А днем приехала моя невеста. Думаю, пойду, заберу прошение, а владыка в Москву уехал. Приехал он из Москвы довольно рано, часа в четыре. Я к нему на порог: «Владыко, благословите». А он: «Поздравляю, Святейший благословил, подписал твое прошение». На всё воля Божия, и в том, что стал монахом, я вижу Промысл Божий. По прошествии лет скажу, что как женатому, так и монаху одинаково трудно идти по этой жизни, но, если принял волю Божию, не оглядывайся назад. Эта установка всегда помогала мне в жизни.

Я с радостью нес все послушания, которые возлагала на меня Церковь. В тридцать три года я стал епископом. Двадцать лет был викарным епископом, из них шесть лет провел в Швейцарии. Послушание в Швейцарии было для меня довольно тягостным — на дворе были неспокойные 80-90-е годы, я не понимал, что происходит в России. Со слезами упросил Патриарха Алексия II и нынешнего Патриарха Кирилла (он был тогда председателем Отдела внешних церковных сношений), чтобы они благословили мне любую кафедру, хоть на Дальнем Востоке, но только на Родине. И меня назначили создавать Отдел по церковной благотворительности, а потом Святейший утвердил меня в должности Управляющего делами Московской Патриархии. Так я стал постоянным членом Священного Синода и семь с половиной лет трудился со Святейшим Патриархом Алексием II, очень благодарен ему за это время.

Когда получил кафедру в Воронеже, мой график был такой: четыре дня в Москве и три дня в Воронеже. Это было сложно, поэтому написал прошение, чтобы меня освободили от послушания Управляющего делами. Мне пошли навстречу, и с тех пор я полностью посвятил себя делам епархии.

Где-то за год до перевода в Воронеж я был у отца Николая Гурьянова на острове Залит. Мы с ним очень долго говорили, и он у меня спросил: «Ты сейчас куда едешь?» «В Москву», — отвечаю я. «Нет, ты не в Москву едешь. Не переживай, это воля Божия. Смело езжай и ничего не бойся. Господу так угодно». Я сначала не понял его, думал, что это какие-то чудачества старца. Только когда было подписано назначение, разговор со старцем живо всплыл в моей памяти. Это очень мне помогло, потому что даже добровольная отставка несет с собой переживания. Но в этом я видел Промысл Божий и благодарю Бога за то, что так произошло.

Какие у Вас были отношения с матерью?

У меня с мамой всегда была взаимная любовь. Я чувствую неразрывную связь с ней до сих пор и часто проверяю себя: «А как бы она сделала, что бы она мне посоветовала?» Боялся ее обидеть. Если ей что-то не нравилось, сразу менял свою позицию, перестраивался и старался не огорчать ее, какой бы ни занимал пост, а к тому времени, когда она умерла, я уже был епископом. То же самое отношение я встречал и с ее стороны. Но если я говорил, что она в чем-то не права, мама больше этого вопроса не касалась. Мама была простой женщиной, институтов не оканчивала, но она была очень мудрая. Ее советы до сих пор в моем сердце. Рассказывая о себе, я рассказываю и о ней. И не нахожу в этом ничего зазорного. Я бы пожелал всем таких отношений с родителями. Для меня это самый светлый человек. После смерти мамы Господь так устроил, что двадцать лет со мной жила тетя, мамина сестра. Она так и не вышла замуж, характер у нее был пожестче, потребовательнее, но я никогда не тяготился ее советами. Она тоже очень меня любила и относилась как к сыну. И я ей за это благодарен. Об этих двух очень близких мне людях у меня самые теплые воспоминания. Именно их пример сформировал у меня отношение к женщине как носительнице очень светлого образа, честной и мудрой помощнице.

Во вверенной Вам епархии существует так называемый женсовет, в который входят жены священников. Как зародилась подобная идея?

Как-то я был в Белгороде и увидел там активных матушек, каких не было в Воронеже. Не кто-то посторонний, а супруги священников помогали своим мужьям в их работе на приходах. Меня этот опыт очень вдохновил и, вернувшись в Воронеж, я поделился идеей с епархиальным советом. Священники меня поддержали, хотя и не все. Надо сказать, когда я возглавил Воронежскую епархию, батюшки не дружили между собой, не знали друг друга. Встречались раз в год на собраниях, из-за чего епархиальный совет проходил сложно.

Надо было как-то объединяться. Я начал с элементарных вещей — просил каждого рассказать о положении дел в благочинии. Потихоньку стали друг с другом общаться, делиться проблемами, опытом. С матушками поначалу тоже было трудно. На первых порах я создал актив из пяти-шести матушек, начал с ними работать. Потом стал расширять сферу их влияния, пригласил матушек отцов благочинных, предложил провести первые мероприятия. На встречах я им много рассказывал, объяснял, но не видел отклика, они стеснялись что-то предлагать, задавать вопросы. Потом в процессе работы обозначилась основная наша забота — помогать вдовам священников. Отцы благочинные согласились, что каждое благочиние будет выплачивать определенную сумму вдовам, особенно тем, кто остались с маленькими детьми. Некоторые благочинные отвечали, что у них руки не доходят до подобных дел, и я пригласил их приехать в следующий раз со своими супругами. Предложил матушкам организовать женсоветы у себя в благочиниях. Так началась работа, которая получила признание — общество нуждалось в заботе матушек. Теперь в Воронежской области есть районы, где светские социальные советы возглавляют наши матушки, и они успешно работают. Но требовались финансовые вложения. Первое время определенные дотации шли от епархии: чтобы проводить встречи, чтобы матушки все приехали, чтобы матушки-вдовы не были обижены. А потом матушки научились сами зарабатывать деньги. Несколько раз в году мы проводим ярмарки, на которых матушки продают продукцию, изготовленную или выращенную ими самими. Заработали копеечку своим трудом — направляют ее на благотворительность. В последние годы они ничего не просят, у них свои деньги есть. Если не хватает, то мы объявляем сбор по благочиниям и, слава Богу, достаточные суммы собирают отцы. А всё потому, что люди видят реальную пользу от служения матушек.
Я бы владыкам рекомендовал не бояться матушек. Мы в епархии живем как одна семья. Теперь, если я вызываю батюшку по какому-то вопросу, он приезжает с матушкой. Я принимаю их обоих. У нас практически изжито пьянство, кончились семейные скандалы. Но мало запустить такую сложную машину — работать нужно постоянно. Женсовет у нас располагается в епархиальном управлении, матушки приходят ко мне по любым вопросам, несколько раз в год мы проводим встречи. Чтим многодетных матерей, пожилых, молодежь, отдельно собираем их. Если, выйдя замуж и столкнувшись с целым рядом духовных проблем, молодая матушка теряется, тогда более опытная берет ее под свое крыло. Я очень рад, что матушки несут крест социального служения. Это огромная помощь мне.

Вопрос социальной адаптации вдов священников стоит сегодня особенно остро. С каким отношением в обществе им приходится сталкиваться? В какого рода помощи они больше нуждаются — материальной, моральной? И какую помощь Вы готовы оказывать?

Когда я пришел в епархию, этот вопрос никак не решали. Умер батюшка — престарелый или молодой — никто, к сожалению, не интересовался его семьей. Сейчас же ни одно собрание матушек не обходится без участия вдов священников. Для нас они остаются «действующими» матушками — просим их доклад сделать, рассказать о своих проблемах. Мы считаем себя ответственными за вдов. Иногда им в помощь мы направляем студентов регентского отделения нашей семинарии, или, если это необходимо, матушки сами проявляют участие в жизни своих сестер. Надо ремонтировать дом, а епархиальное управление помочь не может — мы объявляем сбор по всей епархии, и на собранные деньги ремонтируем. Мы не можем обеспечить элитных условий проживания, но позаботиться об элементарном комфорте — в наших силах. Если в семье есть маленькие дети, мы назначаем небольшую пенсию и выплачиваем ее каждый месяц, привозим продукты. Если что нужно из одежды — покупаем. Дети растут, тут уже я помогаю, чтобы они получили хорошее профессиональное образование. Они поступают в хорошие вузы, в том числе медицинские и военные. Даже когда вдова священника и дети устроены, мы никогда ее не бросаем, чтобы она не чувствовала себя одинокой.

У нас есть один очень интересный пример. Дочь священномученика епископа Уара, ей сто лет. Мы помогаем ей в том, в чем она нуждается, нужно было дом отремонтировать — отремонтировали. Стало ей одиноко, захотелось в монастыре пожить — хорошо, определили в монастырь. Потом перевели ее в дом престарелых — и там о ней не забываем. В последнее время она окрепла и захотела жить самостоятельно. Ее дом привели в порядок, и она вернулась туда хозяйкой.

В последнее время в нашей стране появились новые праздники — День семьи, любви и верности и День матери. Говорит ли это о том, что в обществе меняется отношение к женщине, ее роль становится иной?

Мне нравится, что такие праздники появились. На них возложены большие надежды, и польза от них значительная. Россия много потеряла в духовном плане, и, прежде чем отмечать эти праздники, нужно людям вновь привить любовь к семье, семейным ценностям, любовь к своей малой Родине, воспитывать молодежь в духе патриотизма, учить правильно относиться к богатству. Это те вопросы, которые решаются одновременно. И без государственной структуры их не решить, потому что государственная система всё это и поломала. Проблемы, которые были в дореволюционной России, частично сохранились и поныне. Одна Церковь их не решит. У нас нет столько сил и такого влияния на массы, как у государства. Но у светских СМИ, у светской власти нет того, что есть в Церкви — благодати Божией, силы Духа Святого. Мы превращаемся в ту закваску, которая спасает всё общество. Вот в этом сила Церкви, а не в том, сколько человек пришло в храм. Церковь должна создавать основу, на которой зиждется целостность общества.

Владыка, в одном из интервью Вы сказали: «Стоит потрудиться, чтобы познать красоту Православия и быть воцерковленным человеком...»

Православие — это уникальная христианская конфессия. Никакая другая конфессия не является хранительницей апостольских преданий.

Баптисты говорят: «Достаточно веры», и все эти новые конфессии, а, проще говоря секты, говорят: «Можете ничего не делать, только приходите к нам, познайте Истину и признайте Христа вашим искупителем, и вы спасены». А Православие требует от человека труда. Чтобы, придя в церковь, понять богослужебный язык, придется потрудиться, для этого нужны усердие и время. Вы никогда не будете православным человеком, если не почувствуете на себе ответственность не только за настоящее Церкви и общества, но и за ее прошлое и будущее.

Христос вчера, сегодня и завтра — тот же. Он не меняется. Эту истину нужно понять. Человек должен стремиться к Церкви, а не Церковь должна поворачиваться «лицом к народу». Да и как поворачиваться? Она всегда с народом, и Христос всегда с народом, а заблуждения человеческие не новы. Прогресс меняет внешние условия жизни, но человек остается тем же, наука о человеке остается той же, и каких бы достижений мы ни добились в тех или иных отраслях знаний, мы, прежде всего, носители образа Божия, наследники веры и духовности наших великих святых. Мы такие же люди, как преподобный Серафим Саровский или святитель Тихон Задонский. И нужно стремиться раскрыть свой духовный потенциал. В этом как раз и есть самая настоящая воцерковленность. А не в том, сколько я поклонов сделал и как постился. Мне на память часто приходит случай из моей юности. Я покупал свечки в Лавре, а старец-монах, который их отпускал, одновременно разговаривал с женщиной. Она сокрушалась, что строго постилась в этот пост, и вот нарушила — дочь ела яичницу, а она сковороду не помыла и пожарила себе картошки. Старец ей ответил: «Будь в следующий раз внимательнее, если тебя это смущает. А греха великого в этом нет». Мы заботимся о том, чтобы пост не нарушать, а скольких людей мы осудили, мимо скольких людей мы прошли, не подав им руку помощи? Это всё свидетельства нашей невоцерковленности. Можно проходить в церковь всю жизнь, но быть человеком, далеко отстоящим от нее.

Самые почитаемые святые Воронежской земли — святители Митрофан Воронежский и Тихон Задонский. Каково значение этих подвижников для Церкви?

До канонизации преподобного Серафима Саровского 1 августа (19 июля по старому стилю) отмечался как день трех русских святителей: святителя Митрофана Воронежского, святителя Тихона Задонского и святителя Димитрия Ростовского. Я бы хотел, чтобы возродился этот праздник на Руси. Переоценить значение для Русской Православной Церкви этих трех святителей очень трудно. Святитель Митрофан — это человек, который умело сочетал в себе молитвенника-монаха и государственного деятеля. На Афоне братия до сих пор чтит его как покровителя монашествующих, а люди семейные — как покровителя семьи. И до сих пор к его мощам едут и просят помощи в семейных проблемах. По молитвам святителя получают дар чадородия.

Уникален и святитель Тихон. Заслуга его в том, что он совершил революцию в духовном образовании. Он «оправославил» многие труды западных богословов, православно осмыслил их учебную методу. С изданием его трудов в Русской Православной Церкви начинает развиваться православное богословие. Он был свидетелем истязаний в Петербурге епископа Арсения Мациевича. Не сумев пережить этих ужасов, попросился у императрицы Екатерины уйти в отставку. Все думали, что она его накажет, но у нее хватило мудрости просто отпустить его на покой. Он болел после этого, а жизнь провел аскетическую, подвижническую.

Святитель Димитрий Ростовский — великий ученый муж, который подарил нам свой огромнейший целожизненный труд «Жития святых».

По долгу службы Вам приходится заниматься всевозможными делами. А что Вас, владыка, сегодня особенно тревожит и волнует?

Если говорить о состоянии общества, то особенно тревожит ложь. Современное общество живет ложью. И мне это, как епископу и как гражданину, очень не нравится. Мы все декларируем, что мы — честные люди. А потом оказывается, что мы лжем. Современникам я бы пожелал, чтобы они больше заботились о своей душе, ее созидании. Это единственное, что делает человека по-настоящему богатым, свободным и счастливым. Если нет внутренней свободы и духовной жизни, то человек может стяжать весь мир, но душе своей повредит — об этом сказано в Евангелии. Никакие прелести мира не имеют благословения Божия, не несут на себе благодатного оттенка сияния Духа Святого и являются губительными. Знать знамение времен — очень ценное качество, которое человек должен приобрести.

Какую позицию, по Вашему мнению, должны занимать православные по отношению к такому явлению, как ювенальная юстиция?

Ювенальная юстиция однозначно не подходит для нашей духовной традиции, истории, культуры, для нашего российского образа жизни. И нужно всё сделать, чтобы мы строили свою жизнь на наших традиционных духовных ценностях. Не допускать больше ошибки, подобной той, что произошла с нами в ХХ веке. Если мы не будем влиять на наше подрастающее поколение, если не заложим в него определенные ценности, оно будет потеряно. Вступление в силу ювенальной юстиции подорвет авторитет родителей — они просто не будут иметь возможности воспитывать детей в вере. Недостаточная воцерковленность родителей, неумелые попытки привить ребенку вкус к жизни в Церкви, его капризы и противления приведут к заявлениям, что он не хочет идти в церковь. У храмов будут стоять представители правоохранительных органов и изымать этих детей, чтобы защитить их права? Это не российское, не православное. Естественно, выступать с плакатами — не метод Церкви и верующих людей, но писать, говорить об этом — методы позволительные. Объявить покаяние, время общего причастия, наложить пост. И объявить, что этот пост ради того, чтобы Господь вразумил законодательные органы. Объяснить, что мы не голодаем, но постимся, причащаемся и будем каяться, потому что это следствие и наших грехов. Я не стал бы делать из этого политической шумихи. Но свое отношение мы должны выражать активно — своими церковными методами.

Смотрите ли Вы телевизор?

У меня хватает времени только на новостные программы. Больше ничего не смотрю. Если порекомендуют какой-нибудь хороший фильм, то, может, и посмотрю, но специально программу не отслеживаю.

Бывает ли отпуск у митрополита? Если да, то как Вы его проводите?

Понятие отдыха для меня довольно условно. Со студенческих лет так сложилось, что отпуска как такового у меня нет. Я иподьяконствовал у нынешнего митрополита Минского Филарета, потом у митрополита Киевского Владимира. Они в отпуск не ходили и очень любили, чтобы рядом всегда был человек, который бы заботился о подготовке к богослужению. Поэтому с отпуском у меня ничего не получалось. А потом так сложилось, что, где бы я ни нес послушание, было не до отдыха. И сейчас, если получается отдохнуть, то дней десять или пару недель, но не больше. Как правило, отпуск проходит где-то вблизи святых мест, где можно помолиться, подкрепить свои духовные силы и восстановиться физически.

Владыка, что бы Вы пожелали читательницам «Славянки»?

Строить свою жизнь согласно нашим православным традициям на основе Евангелия. Любить Бога и Его творения.